Cказка про Нану

Скоро выйдет новая книжка, а чтобы было легче ждать, вот одна сказка из этого сборника. 

Aнна опять проснулась с дикой тяжестью во всем теле. Ничего не хочется делать, нет, даже не можется. Нет сил совсем. И тут в комнату вошла бабушка, села на край кровати и погладила по щеке. Анна села в постели, потянулась за рукой, которую бабушка положила на свое колено и положила голову бабушке на колени.

Анна никогда не плакала, все ее считали сильной. А тут будто дамбу прорвало, слезы уже промочили бабушке домашнее платье, а все не собирались кончаться.

- Поплачь, душенька, поплачь. Выпусти боль наружу, - приговаривал ласковый голос, а тяжелая рука нежно поглаживала по волосам.

- Бабуль, ну почему так, а? - всхлипывая повторяла Анна.

«Не почему, а зачем», могла бы добавить мудрая бабушка, но на то она и мудрая бабушка, что не сказала. Большая и грузная пожилая женщина перебирала короткие волосы своей внучки, а та все продолжала всхлипывать. 

- Знаешь, я ведь всю жизнь себя чувствую ненужной! - вдруг вырвалось у девушки. - я знаю, что мать после моего брата делала аборт и когда мной была беременна, она тоже не хотела меня оставлять. Страх, вот первая эмоция, которую я почувствовала. Страх моей матери, что я буду таким-же больным ребенком как мой брат.

Слезы текли ручьем в подол бабушки, а та гладила теперь по руке и по плечу и ждала продолжения.

- Иногда мне кажется, что я помню как это было. Не могу я этого помнить, так ведь? А иногда мне кажется будто я помню. Помню как хотелось сжаться, стать маленькой и незаметной, чтобы мама больше не боялась.

- А это как? Извини, родная, тут я тебя не совсем понимаю, - переспросила бабушка.

- Ну, чтобы меня не было, понимаешь? Если меня не заметно, значит меня и нет. Мне кажется будто я даже помню, как находилась в той зеленой жиже.

- Ты о том, что ты переношенная была? - мягко спросила бабушка.

- Да, мне кажется будто я понимала, что мне тут уже плохо, эта жидкость обжигала мне кожу, я была вечно голодна, мне не хватало ни питательных веществ ни кислорода, но я боялась выходить, боялась прекратить эти мучения. Ведь мама не хотела меня, она боялась меня и я держалась до последнего.

- И что потом?

- А потом я жила с этим страхом, что они могут вдруг передумать. Она ведь могла, да? Могла во время беременности передумать. Значит и после тоже могла. Я старалась быть незаметной и хорошей, чтобы они не передумали. И все время у меня было чувство, что я здесь никому не нужна.

- Где здесь?

- В семье, в мире в целом. Я вела себя тихо и становилась незаметной, чтобы они не передумали, чтобы они меня оставили. А в связи с тем, что я была незаметной, мое чувство, что я не нужна усиливалось. Они думали, что мне ничего не надо, что я самостоятельная, что я со всем сама справляюсь. Я сама во всем виновата, да? Напридумывала себе мучения...

- Что ты милая! Как кто-то может быть виноват в своих мучениях, - искренне возмутилась бабушка, а про себя может подумала, что да, нравится нам иногда, ох как нравится быть жертвой страдающей. Да, только почему? Потому что нам кажется, что это единственная возможность получить внимание других. Вот как дети росли-то? Пока все хорошо и не похвалит никто и не обратит внимание. Просто так любовь не давалась, ее надо было заслужить. А иногда хотелось просто так, без каких-либо условий. Чтобы просто любили, чтобы просто рады были, что ты есть.

Внучка плакала, всхлипывала, бабушка водила жилистой ладонью по спине, возможно она думала, что чтобы выражать свою радость просто тем, что ребенок есть, надо уметь радоваться бытию, жизни, всему что есть. А о какой радости может быть речь, если это не жизнь, а сплошное выживание. Когда не чувстсвуешь себя, потому что устал до изнеможения и живешь так, будто последние резервы уже исчерпываешь. Последние капли на самом донышке, а работать надо по полной иначе каюк. Не будет огорода, не будет еды. Не будет кур, не будет яиц.

Вон, раньше крестьянам как тяжело было, жизнь была бедная, сколько ни крутись и не делай. Так нашим-то в 80ых и 90ых как досталось, что и на работу надо (иначе ты тунеядец) и огород надо, потому что жратвы в магазинах нет. Так и крутились. Какая там может быть речь о радости жизни или радости детям просто так?

- Бабуууль! - взвыла внучка и оторвала бабушку от размышлений. - Что мне делать? Как мне с этим жить? У меня все время чувство, будто я мешаю, будто никому не интересно, что я делаю или думаю или чувствую.

- И себе мешаешь? - вкрадчиво спросила бабушка.

- И себеее! - продолжала выть Анна. - Во мне ведь будто двое живут и обе ненормальные. Одна будто зомби или вампир, да, вампир скорее. Она вечно голодная, ей всегда мало близости, надо еще и еще и чтобы любили и хвалили и баловали и внимание обращали и слушали. Да, чтобы интересовались ей! Боже, какая она мерзкая!

- Липкая она какая-то, - прокоментировала бабушка.

- Да! Видишь как она понятие о близости исказила-то? Близость, это когда тобой интересуются.

Бабушка хмыкнула, а Анна продолжала:

- И жалко ее с одной стороны, что мол бедная такая, и противно от нее. Пиявка какая-то просто.

- Ну, ты уж не перегибай палку, - перебила ее бабушка. - Если мы чего-то не получаем, оно для нас такое желанное становится, что мы …

- Да-да, это как с тортом, - не дала договорить ей внучка. - Вот хочешь его, а не можешь получить. А потом как сорвешься, как сожрешь весь торт сразу!

Бабушка рассмеялась и тут-же посерьезнела и спросила:

- А как бы ты ее назвала?

- Анечка, - тихо ответила внучка. - Маленькая такая беззащитная, худющая, ручки тянет ко всем навстречу. Возьмите меня мол к себе на коленочки, а никто не берет. Бабушка, понимаешь, никто! И это ужасно.

После этой фразы слезы полелись новым ручьем и бабушка вытащив носовой платок из кармана, протянула его внучке. Анна села и высморкалась.

- Это поэтому я на прощание всегда говорю «Давай» вместо «Пока»?, - спросила она успокоившись? Бабушка пожала плечами. - И поэтому я ем больше, чем моему организму надо, да? Чувствую себя этой маленькой и худенькой?

Бабушка молчала, давала внучке возможность прочувствовать картину.

- И что нам с Анечкой делать? - спросила она после долгого молчания.

- Не знаю. Пусть сидит себе в углу и ноет!

- Нет, так нельзя, это ведь часть тебя. Будто ты постоянно сидишь в углу брошенная и никому не нужная, - запротестовала бабушка. - Чего она хочет?

- Чтобы ее обняли, - выдавила из себя Анна и лицо ее скривилось, слезы опять наворачивались на глаза.

- А ты ее можешь обнять? Ты взрослая ведь уже.

- Не знаю, иногда такое чувство будто ее так много, что она занимает все место внутри меня, будто нет меня взрослой, есть только маленькая и та, которой хочется чтобы ей давали-давали-давали.

- Ну, ладно, посмотрим на нее еще раз попозже. Ты мне о другой расскажи.

- О ком? - не поняла Анна.

- Ты сказала, в тебе будто двое.

- Ах да, там еще есть вся такая колючая как дикообраз. Не нужна я вам? Так и вы мне тогда не нужны. Одиночество это норма, мы к этому уже привыкли. Не сахар, конечно, но зато привычно, обыденно, понимаешь?

- Да, собака тоже к цепи привыкает, - кивнула бабушка.

- Ну, цепь это еще не так плохо, - возразила Анна. - Собаке на цепи нелегко, зато кормят и хвалят за то, что охраняешь.

- И бьют иногда, - вставила бабушка.

- Нет, бьют только плохие хозяева, - начинает спорить внучка.

- Ладно будь по твоему, - тут-же соглашается бабушка. Она даже рада может, что у ее кровинушки не все еще так плохо, что раз говорят «собака на цепи», то видится внучке самый наилучший вариант. - Так не сахар, но привычно, да?

- Нет, не просто не сахар, а хоть волком вой. Ужасно все, одиночество давит, никому ты не нужен. Зачем ты здесь никто тебе не объяснил, а самому не придумывается. У собаки хоть обязанность охранять есть, а у Наны и этого нет.

- Наны?

- Ты спрашивала, как бы назвала ту липкую, и тут тоже имя появилось. Нана это так категорично, как «Не-не, даже не думай!» или «Но-но, что Вы себе позволяете?!». Нана колючая и холодная, будто и нет у нее никаких чувств, понимаешь? А самом деле она просто не понимает, зачем она здесь. Думала, чтобы хорошей девочкой быть, так ведь нет! Какая разница, хорошая ты или плохая, мать утром все равно уйдет на работу и оставит тебя одну. И вот эта боль, что тебя бросили, она ее заставила стать ледянной. Уходишь — уходи, так даже привычнее. Не буду привязываться ни к кому, тогда и боли потери не будет.

На этом месте голос Анны становится тихим и шелестящим. Бабушке кажется будто веет от него холодом и пустотой, как из заброшенного дома. Это уже не просто грустно, это полная капитуляция. «Я ничего не могу сделать, чтобы мне было хорошо и поэтому я не буду ничего делать. Я просто забуду, что для меня хорошо.»

Бабушка тайком вытирает слезу и спрашивает:

- И эта Нана, она что?

- Она борется с Анечкой. Хотя нет, не борется. Просто ей говорит «Дура, ты Анька. Зачем нам эта близость? От нее одни проблемы. Дадут немного, а потом опять больно будет. Ну ее эту близость. Одиночество, вот это выход.»

- А ты что думаешь? - спрашивает бабушка.

- Обе дуры, Нана не умнее Анечки. Получается ей плохо, но она не хочет ничего изменять, будет сидеть в жиже мерзкой и страдать тихонечко.

- Как в утробе в зеленоватой жидкости, да? - спрашивает бабушка и Анна кивает.

- Сидеть и очень тихо страдать, чтобы никто не видел, - продолжает она. - Или она просто не чувствует, что страдает? Она что-нибудь чувствует? - спрашивает Анна.

- Не знаю, это ведь твоя Нана.

- Не чувствует. Она перестала чувствовать! - шокированно понимает Анна. - Она холодна как лед, она боится чувствовать. Ведь за радостью будет и грусть и боль и обида. А она... Она не умеет с ними, не знает, что с ними делать. Не научил никто. Ее никто не брал на ручки, когда ей было обидно. Нет, брал наверное, но чаще не брал. Вот она и обозлилась на весь мир.

- Неприятная картина выходит, - констатировала бабушка. - Внутренний конфликт постоянный. Вечно они у тебя за власть борятся.

- За какую власть?

- Ну, ты то Анечка, то Нана, так ведь? - внучка кивнула.

- И это так изматывает! Я так устала. А ведь еще и жизнь есть. Надо и работать и по дому и за детьми и за собой следить, а сил ведь уже на доннышке, эти две мымры все тратят.

- Ну-ну, мымры, ты помягче то с ними. Твои родные все-таки.

- А по другому можно? Бабуль, можно? - будто вымаливая разрешения спросила внучка.

- Почем-же нельзя, конечно можно. У тебя ведь не только Аннечка и Нана внутри. Есть еще где-то и … - бабушка задумалась и прикрыла глаза.

- Есть Анна, - твердо сказала внучка. - Взрослая Анна. Она зрелая и женственная, мягкая и мудрая.

Бабушка улыбнулась и кивнула.

- Только она будто спит, - разочаровалась внучка.

- А ты ее разбуди. Почаще с ней советуйся, обращайся к ней, балуй ее.

- Ой, бабушка, это такая хорошая идея! Спасибо тебе, что выслушала!

Анна пошла в ванную, тщательно умылась и хотела было что-то еще рассказать бабушке, да тут как-то внезапно осознала, что умерла бабушка пять лет назад. В спальне было пусто и только мокрая подушка да красные глаза подтверждали, что был тут разговор. Вот только с кем? Хотя важно ли это?