Старый сундук нелюбимой дочери

Как давно я не писала ничего! Идеи были и задумки тоже, но постоянно мешала мысль "А кому это надо?". Теперь у меня есть ответ: Это надо в первую очередь мне. Пропустить все через себя, проработать еще раз, чтобы окончательно отпустить. А потом можно поделиться этим с другими, возможно ведь кто-то идет тем-же путем и мои сказки укажут направление, о котором путник возможно и не задумался бы. 

Самолет ровно гудел перенося определенное количество людей из пункта А в пункт Б. Кто-то летел в отпуск, кто-то наоборот домой. Кто-то спал, кто-то болтал с соседом. А кто-то читал, как я, например. Надо было чем-то занять эти часы перелета и я взялась за роман, который мне давным давно посоветовала подруга. Действие развивалось плавно, язык автора тоже не разочаровывал, правда в какой-то момент я начала жалеть, что взялась за эту книгу.

Главная героиня без особой связи с текущим действием начала описывать свои отношения с отцом. И ладно бы просто без особой связи, бывает такое и я умею это просто читать по диагонали. Однако тут меня зацепило серьезно. Чем дальше я читала, тем горше мне становилось. Почему у меня такого не было? Как бы мне тоже хотелось иметь возможность вспоминать, как отец встречал меня со школы и готовил по воскресеньям завтраки в постель. Да, к черту эти встречи и завтраки! Я все понимаю, он много работал. А вот элементарное «Как дела, доча? Как прошел твой день?», как мне этого не хватало. Не хватало обнимашек, поглаживаний по голове и спине. Не хватало нежных взглядов и слов. Не хватало всего того, что дало бы мне чувство, что он меня не просто любит, а обожает так, как только может обожать отец свою дочь.

В книге описывалась ситуация, где отец узнал, что его дочь обидели соседские мальчишки и пошел разбираться. И вот тут меня прорвало, слезы собравшиеся в уголках глаз потекли по щекам. Отложив книгу в сторону, я откинулась назад и прикрыв глаза дала волю тому водопаду, что казалось уже не в состоянии была удержать. Нет, отнюдь я не плаксивый человек, наоборот довольно-таки скупой на такие эмоции. Могу громко радоваться, а вот грустить не умею вслух. Даже на похоронах у бабушки помню не могла выдавить и слезинки. А тут льется и льется соленная вода из глаз. Тихо правда льется, без всхлипов и без надрыва. Слезы стекали по щекам и по подбородку, намочили уже ворот кофты, но мне было все равно, да и кто я против такой стихии?

Как же мне всего этого не хватало! Как той маленькой девочке хотелось быть любимой. Нет, не так, ей хотелось чувствовать себя любимой. Ведь отец ее не мог не любить, он так долго ее ждал. Только вот у него судьба так сложилась, что не научили его проявлять свои чувства, говорить об этом, показывать всячески. Какое там проявление эмоций было в послевоенное время? Своих бабушек и дедушек я запомнила холодными роботами, ни капли нежности и ни одного теплого слова. Но я их не виню, так сложились обстоятельства.

А вот отца похоже виню. Раз не только грусть и тоска горло сжимают, но и ярость со злостью в груди огонь распаляют. Они нашептывают «Он тебя не любил. Ты никому не нужна была. Ты всегда была одна со своими проблемами и страхами.» Не хочу это слышать и слушать, не хочу в это верить, но боль вызванная этими словами уже заняла место в углях оставшихся от костра. Пепел разлетается в разные стороны и покрывает уголки моей души. Нет, не надо, пожалуйста, не надо затмевать болью от старых обид все то светлое и хорошее, что у меня есть в жизни. Как мне потом жить? Зачем? Как держаться на плаву, если знаешь, что все вокруг серое и неважное?

Слезы продолжали течь по щекам и я не могла остановиться, хотя понимала, что начинаю тонуть в своих страданиях. И утянет меня этот омут на самое свое дно, откуда не видно ни света ни радости. Там только тоска, там темно и ничего не хочется. И в тот момент, когда мне показалось, что я ушла с головой под толщу старых обид, моей руки коснулось что-то шершавое и теплое. Нежно погладило так, чтобы я не испугалась. Приоткрыв глаза я повернула голову направо и увидела старушку. Разве она садилась со мной рядом? Не помню, была измотана долгим ожиданием опаздывающего самолета. Сухонькая и морщинистая женщина смотрела на меня с таким милосердием, что мне захотелось стиснуть зубы и прекратить эти ручьи из моих глаз.

- Прости, деточка, мне показалось, что тебе очень плохо. Не в моих правилах вмешиваться, но тут я не выдержала, - сказала пожилая женщина тихо, но очень четко. Она не шепелявила, не проглатывала окончания и речь у нее была поставлена очень хорошо. Первое впечатление о ней как старушке улетучилось. На меня смотрели проницательные глаза, а ее рука продолжала поглаживать мою.

- Иногда полезно поплакать, слезы очищают душу. Сначала я подумала, что ты вспомнила усопшего кого-то и его оплакиваешь. Это святое, это очень важно. Ведь грусть и траур помогают нам справится с потерей.

Я покачала головой.

- Когда ты стиснула кулаки я поняла, что не по ушедшем в иной мир эти слезы. А когда руки как плети упали на колени, я взяла на себя смелость вмешаться.

- Спасибо, вам, - выдавила я чувствуя как липкие щупальца омута отпускают меня.

- Говорят со случайными попутчиками люди ведут самые откровенные беседы, - лукаво подмигнула она мне и сжала мою руку.

Она просто сидела рядом и выжидала, а я поняв, что она права насчет попутчиков сглотнула ком в горле и показала ей книгу.

- Хорошо написано, очень могу рекомендовать к прочтению. К сожалению, в последнее время редко встречаются авторы с грамотным языком.

- О, да, - ухмыльнулась женщина. - А я думала, это я старею и становлюсь сварливой и ворчливой, да всем недовольной, - сказав это она посмотрела на меня выжидающе.

- Понимаете, - я перевела взгляд на книгу. - Очень хорошо написано, но так затронуло, так зацепило, что просто невмоготу. Вот только начинаю объяснять и чувствую опять, как слезы собираются в уголках глаз.

- И что-же тебя, милочка, задело так?

- Героиня описывает свои отношения с отцом и там столько тепла, столько нежности и радости, что мне так горько стало, что у меня этого не было. Вот почему?

- Начать можно с того, что это роман и автор тоже что-то придумал и возможно себя тоже утешал тем, что бывает ведь и так. Но я начну с другого: Я тебе сочувствую от всей души. Я вижу ту маленькую девочку в тебе, которая тянет ручки наверх, а ее никто не видит.

Зачем она так? Я только-только начала успокаиваться, а она опять ковырнула корочку и опять слезы бегут по щекам.

- Твоя грусть имеет право быть. Ты грустишь по чему-то чего у тебя не было. И тут грусть тоже нам помощник, ведь благодаря ей мы можем отпустить свою тоску по несбывшемуся. Сначала однако ей надо дать место, дать возможность быть. Под покровом грусти ведь много чего прячется, так ведь? - спросила она и кивнула на мои сжавшиеся в кулаки руки.

- Ярость? Я злюсь, потому что у меня не было всего-того, что было у героини этого романа?

- Да, злость и грусть часто идут вместе. Злость прикрывает грусть, чтобы человек не выглядел ранимым. Мы все так боимся быть слабыми, боимся предательства, ножа в спину, думаем, что всегда должны быть сильными. Вот и не даем грусти пройти через нас. Однако сейчас вот в этом самолете никому нет дела до твоей слабости. Разреши себе погрустить и поплакать. Здесь и сейчас можно и даже нужно.

- Почему нужно? - выдавила я из себя подхватывая капли норовящие заползти под воротник кофты.

- Ты сама знаешь ответ. Не выпуская грусть мы идем ко дну. Мир теряет краски, все меркнет и становится тусклым. Разреши боли сейчас быть. Позволь ей освободиться. Когда-то давно той маленькой девочке было очень больно и она заперла все эти чувства в большой сундук. Пора его вытащить на свет и опустошить.

- Мне так страшно, - призналась я. - Мне кажется там так много боли и страданий. Мне кажется, если я открою этот сундук, то я буду как в маленькой лодочке без весел в бурном море-океане.

- Я рядом, я здесь, - тихо сказала женщина и погладила меня опять по руке. - Тогда ты была маленькая и ты была одна, теперь это иначе. Дай место боли, дай ей пройти через тебя, прочувствуй ее и сможешь отпустить.

На меня будто напал ступор. Когда я согласилась со своей собеседницей, что я справлюсь с содержимым сундука, то поняла, что не вижу его. Ничего не вижу. Пустота во мне была пугающей. Ведь я знала, что там должно быть много чего, но все было покрыто таким толстым слоем пыли, что ничего не было видно.

- Какие у тебя мысли появились, когда ты читала книгу? - мягкий голос плавно вытянул меня из этих пугающих размышлений.

- Почему у меня этого всего не было? - неуверенно спросила я. - Почему я не чувствовала себя любимой?

- Хорошо, а что еще?

Что еще? Что я еще подумала? Там было что-то еще, что потянуло меня вниз на дно омута.

- Я подумала, что со мной что-то не так, - пробормотала я и слезы снова потекли по щеками. - Я подумала, что если бы я только была другой, то папа меня бы обязательно любил.

- Это не ты взрослая подумала, а ребенок в тебе. Он уверен, что он плохой, да?

- Не обязательно плохой, просто неправильный. И ведь это в пубертате потом перешло в убеждение, что меня никто не любит из-за лишнего веса.

- Неправильный, значит никчемный?

- Да! Как вы хорошо подобрали слово!

- Меня тетка растила и кричала на меня часто. Не помню, что она кричала, но помню это чувство, когда стоишь перед человеком, которого считаешь выше и важнее себя, а он выливает на тебя этот словесный поток. Как ушат холодной воды.

- При чем не один ушат. А один за другим. Вот тебе и вот тебе и еще!

- Позже я поняла, что тетя просто не справлялась со всем: работа, хозяйство, огород, орава детей… Вот и срывалась на мне, не на родных ведь спускать пар.

- Сочувствую, - пробормотала я.

- Не стоит, я уже это все отпустила и простила. А рассказываю, потому что знаю, что не одна я такая. Что и на других детей кричали без особой причины и что это приводило к тому, что ребенок начинал думать, что он никчемный и глупый.

- И плохой. Потому что на хорошего кричать не будут. Но самое главное никчемный.

- И где эта «никчемность» у тебя проявляется, милая?

- Когда мне плохо, я начинаю думать, что я взросла тоже никчемная. Ужасная мать, кошмарный сотрудник, бестолковая домохозяйка, паршивая жена и так далее.

- О, это очень жесткие обвинения. Кто их говорит? Есть может образ?

- Да! - воскликнула я обрадовавшись находке. - Лисица сидит такая важная и все талдычит. Мол, ты никчемная бестолочь.

- И ты понимаешь, что это часть тебя? Что она питается твоей энергией?

- И это значит, что я щелкнуть ее по носу и могу ей сказать, а ну цыц, а то выгоню совсем?

- А что она на это скажет?

Образ лисицы после моих высказываний насчет «выгоню» кардинально изменился. Лисичка прикрыла мордочку пушистым хвостом, мол, да что я, что я?

- Мы как лучше хотели, - вот что она отвечает.

- Мы? О, какая важная. Или их несколько?

- О, там еще и ежик оказывается за компанию. Смотри какой я колючий, всех заколю, всех отпугну, никого к тебе не подпущу.

- Целый зверинец! - восхитилась женщина рядом со мной и всплеснула руками.

Эй, зоопарк ручной, слушай меня! А, ну марш, по местам и не вякать тут лишний раз. Мысленно проговорив это, я почувствовала, как восприятие себя как никчемной бестолочи начало таять. Нормальная я мама, хорошая даже. И вообще хватит себя оценивать, хорошая — плохая. Я мама, я сотрудник, я жена, я домохозяйка. А кому что-то не нравится, пусть говорят мне об этом. Буду проверять, где хочу что-то улучшать, а где все в норме. И ведь что интересно, мне никто до сих пор не говорил, что не доволен мной, наоборот хвалили всегда, а я отнекивалась. Ну, Лиса Патрикеевна, ну услужила.

- Можно я вернусь к теме лишнего веса? Он у тебя был? - отвлекла меня женщина окинув меня взглядом с ног до головы.

- Малость совсем. Никогда не была худышкой, всегда была крепко сложена, но не кругленькая, а просто крепонькая такая всегда была. Ножки никогда не были соломинками.

- Но, дай угадаю, ты и сейчас себя чувствуешь полноватой? - спросила она и я кивнула виновато опуская глаза. - Ты сказала до этого, что тебе казалось, что тебя никто не любит из-за лишнего веса. И оттуда пошло убеждение, что надо только постройнеть и сразу парни начнут влюбляться? - я опять кивнула.

- А потом уже во взрослом возрасте я встретила женщину по весовой категории превосходящую меня, но у нее было такое лучистое лицо, такое притяжение. Она искрилась просто и на нее все мужчины головы сворачивали.

- И тогда ты поняла, что не важно, сколько ты весишь? Важна улыбка искренняя, любовь к себе, радость жизни, искра вот эта? - мне ничего не оставалось, как опять кивнуть.

- А теперь я поняла еще одну вещь: Пока во мне сидела эта тоска по несбывшемуся, пока девочка во мне думала, что папа ее не любит, пока во мне был этот сундук с болью, было бы не важно, сколько кило я бы сбросила. Не важно, потому с любым весом девочка во мне все еще чувствовала себя нелюбимой.

- Мудрое осознание. О, смотри, мы уже подлетаем. Спасибо тебе, доченька, за доверие, спасибо за такую душевную беседу. И спасибо, что сундук освободила.

- И вам спасибо.

При перелетах для меня взлеты и посадки самое неприятное. Закрыв глаза я пережидала неприятные моменты, а когда отстегнула ремень, то поняла, что кресло рядом со мной пусто. Не могла ведь старушка испариться? А была ли она?